Быт и нравы русских женщин в XVI-XVII веках. Положение русской женщины в XVII веке по наблюдениям Адама Олеария Развитие женского образования и досуга

III. РУССКИЕ ЦАРИЦЫ

Царские свадьбы
Жены Ивана Грозного
Двор царицы

ВЫВОДЫ

ВВЕДЕНИЕ

Несмотря на то что уже в X в. (со времен Ольги) Русь узнала и, можно сказать, признала деятельность женщины-правительницы, в отечественной истории не было подобных примеров вплоть до XVIII в. На протяжении многих веков русская женщина практически всегда находилась в тени мужчины. Возможно, именно по этой причине сегодня нам приходится говорить о скудности источников, которые помогли бы составить ясную картину жизни, быта и нравов женщины на Руси.

Если обратиться к восточнославянской мифологии, то уже там можно обнаружить некоторые противоречия, касающиеся женщины и отношения к ней. Так с Мокошью – единственным женским божеством в языческом пантеоне было связано не только благополучие девичьих судеб, но и плодородность земли, и хороший урожай. “Мать – сыра земля” - постоянный эпитет высшего женского начала. C другой стороны, малочисленные женские образы связаны с мокрым, темным, плохим, то есть они соотнесены с проявлением негативных качеств (например русалки, завлекавшие своим пением прохожих, которые могли упасть в воду и утонуть) .

В одном из старинных поучений приведен следующий отзыв о прекрасном поле: “Что есть жена? Сеть утворена прельщающи человека во властех светлым лицем убо и высокими очима намизающи, ногами играющи, делы убивающи. Многы бы уязвивши низложи, темже в доброти женстей мнози прельщаются и от того любы яко очень возгорается… Что есть жена? святым обложница, покоище змиино, диавол увет, без цвета болезнь, поднечающая сковрада, спасаемым соблазн, безисцельная злоба, купница бесовская” .

О женщине и ее положении в русском обществе повествуют многочисленные воспоминания иностранцев, которые появляются на Руси с конца XV в.. Но многие исследователи считают, что на утверждения о более высоком положении западноевропейской женщины по сравнению с “задворницей-московиткой” , определенную роль оказало влияние предвзятых взглядов иностранных путешественников, имевших целью противопоставить свою “развитую” и “культурную” страну варварской Руси.

В отечественной и зарубежной историографии бытует точка зрения, что в “истории русской женщины” эпохи средневековья имеется существенный рубеж – XVI в., после которого наступает “регрессивный период” в социальном статусе русской женщины. Его возникновению предшествует, по мнению Н. Колльман, появление “теремной системы” . Она считает, что затворничество было следствием “укрепления царской автократии и боярской элиты” , так как позволяло им “осуществлять контроль за политическими связями крупных родов и семей” (ограничивать круг знакомств, выдавать замуж в соответствии с задачами династических и политических связей и т.п.) . 1 У большинства же наших современников нормы поведения, семейных устоев, морали в XVI-XVII вв. ассоциируется с таким понятием, как “Домострой” .

“Домострой” - это домоводство, собрание полезных советов, поучений в духе христианской морали. Что касается семейных отношений, то “Домострой” предписывает главе семьи наказывать детей и жену в случае непослушания: жену не рекомендовалось бить палкой, кулаком “ни по уху, ни по виденью, чтобы она не оглохла и не ослепла, а только за великое и страшное ослушание… соимя рубашку плеткою вежливенько побить…” . Причем “побить не перед людьми, наедине поучити” . 2 Так как же и чем жили русские женщины в период затворничества и господства правил “Домостроя” ?

БЫТ ЗАМУЖНЕЙ ЖЕНЩИНЫ

Положение в семье

Дочерей отцы держали в строгости. До замужества мужчина должен был быть неизвестен девицам. Матери или няньки (в богатых семьях) обучали девочек шитью и различным домашним занятиям. Чем знатнее был род, тем больше строгости присутствовало в воспитании.

Если в крестьянском быту женщина и находилась под гнетом тяжелых работ, если на нее, как на рабочую лошадь и взваливали все, что было потруднее, то, по крайней мере, не держали взаперти.

В семьях же знатных девицы, погребенные в своих теремах, не смея показываться на свет, без надежды кого-нибудь полюбить, день и ночь и всегда в молитве пребывали и лица свои умывали слезами. Выдавая замуж девушку, не спрашивали о ее желании. Она сама не знала, за кого идет, не видела своего жениха до замужества. Сделавшись женою, она не смела никуда выйти из дома без позволения мужа, даже если шла в церковь, и тогда обязана была спрашиваться.

По законам приличия считалось предосудительным вести разговор с женщиной на улице. В Москве, замечает один путешественник, никто не унизится, чтоб преклонить колено перед женщиною и воскрутить пред нею фимиам. 1 Женщине не предоставлялось права свободного знакомства по сердцу и нраву, а если дозволялось некоторого рода обращение с теми, с кем мужу угодно было позволить, но и тогда ее связывали наставления и замечания: что говорить, о чем умолчать, что спросить, чего не слышать.

Встречалось, что муж приставлял к жене “шпионов” из служанок и холопов, а те, желая угодить хозяину, нередко перетолковывали ему все в другую сторону. Очень часто бывало, что муж по наговору любимого холопа бил свою жену из оного только подозрения. Специально для таких случаев у мужа висела плеть, исключительно для жены и называлась дураком. За ничтожную вину глава семейства таскал жену за волосы, раздевал донага и сек дураком до крови – это называлось учить жену. Иногда вместо плети использовались розги, и жену секли, как маленького ребенка.

Привыкшие к рабству, которое им суждено было влачить от пеленок и до могилы, русские женщины понятия не имели о возможности иметь другие права, и верили, что они, в самом деле, рождены для того, чтоб мужья их били, и сами побои были признаком любви.

Иностранцы рассказывали следующий любопытный анекдот, переходящий из уст в уста в различных вариациях. Какой-то итальянец женился на русской и жил с нею несколько лет мирно и согласно, никогда не бивши ее и не бранивши. Однажды она говорит ему: “За что ты меня не любишь?” “Я люблю тебя” , - сказал муж и поцеловал ее. “Ты ничем не доказал мне этого” , - сказала жена. “Чем же тебе доказать?” - спрашивал он. Жена отвечала: “Ты меня ни разу не бил” . “Я этого не знал, - говорил муж, - но если побои нужны, чтоб доказать тебе мою любовь, то за этим дело не станет” . Скоро после того он побил ее плетью и в самом деле заметил, что после того жена стала к нему любезнее и услужливее. Он поколотил ее и в другой раз, что она после того несколько времени пролежала в постели, но, однако, не роптала и не жаловалась. Наконец, в третий раз он поколотил ее дубиною так сильно, что она после того через несколько дней умерла. Ее родные подали на мужа жалобу; но судьи, узнавшие все обстоятельства дела, сказали, что она сама виновата в своей смерти; муж не знал, что у русских побои значат любовь, и хотел доказать, что любит сильнее, чем все русские; он не только из любви бил жену, но и до смерти убил. 1 Женщины говорили: “Кто кого любит, тот того лупит, коли муж не бьет, значит, не любит” , “Не верь коню в поле, а жене на воле” . Последняя пословица показывает, что неволя считалась принадлежностью женского существа. 2 В домашнем быту женщина не обладала какой-либо властью, даже в ведении хозяйства. Она не смела ни послать в подарок чего-нибудь другим, ни принять от другого, не смела даже сама без дозволения мужа съесть или выпить.

Редко дозволялось матери иметь влияние на детей своих, начиная с того, что знатной женщине считалось неприличным кормить грудью детей, которых поэтому отдавали кормилицам. Впоследствии мать имела над детьми надзора менее, чем няньки и дьяки, которые воспитывали господских детей под властью отца семейства.

Положение жены всегда было хуже, если у нее не было детей, но оно делалось в высшей степени ужасно, когда муж, наскучив ею, заводил себе на стороне любовницу. Тут не было конца придиркам, потасовкам, побоям; нередко в таком случае муж заколачивал жену до смерти и оставался без наказания, потому что жена умирала медленно, и нельзя было сказать, что он ее убил, а бить ее, хоть по десять раз на день, не считалось дурным делом. Случалось, что муж, таким образом вынуждал жену вступить в монастырь. Несчастная, чтобы избежать побоев, решалась на добровольное заключение, тем более, что в монастыре у нее было больше свободы, чем у мужа. Если жена упрямилась, муж мог нанять двух-трех лжесвидетелей, которые обвиняли ее в прелюбодеянии и тогда жену насильно запирали в монастырь.

Иногда жена, бойкая от природы, возражала мужу на побои бранью, часто неприличного содержания. Были примеры, когда жены отравляли своих мужей. Правда, за это их ждало суровое наказание: преступниц закапывали живыми в землю, оставляя снаружи голову, и держали в таком положении до смерти, им не давали есть и пить, и сторожа стояли при них, не допуская, чтобы кто-нибудь покормил женщину. Прохожим разрешалось бросать деньги, но эти деньги употреблялись на гроб для осужденной или на свечи для умилостивления Божьего гнева к ее грешной душе. Смертную казнь могли заменить на вечное заточение. Н. Костомаров приводит описание одного случая, когда двух женщин за отравление своих мужей держали трое суток по шею в земле, но так как они просились в монастырь, то их откопали и отдали в монастырь, приказав держать их порознь в уединении и в кандалах.

Некоторые жены мстили за себя доносами. Дело в том, что голос женщины (как и голос всякого, в том числе и холопа) принимали, когда речь шла о злоумышлении на особу царского дома или о краже царской казны.

Иностранцы рассказывают замечательное событие: жена одного боярина по злобе к мужу, который ее бил, доносила, что он умеет лечить подагру, которою царь тогда страдал; и хотя боярин уверял и клялся, что не знает этого вовсе, его истязали и обещали смертную казнь, если он не сыщет лекарства для государя. Тот в отчаянии нарвал каких попало трав и сделал из них царю ванну; случайно царю после того стало легче, и лекаря еще раз высекли за то, что он, зная, не хотел говорить. Жена взяла свое. 1 Из всего вышесказанного мы можем сделать некоторые выводы. Во-первых, девушку с детства готовили к тому, что из-под власти отца она перейдет под власть мужа. Во-вторых, в любых отношениях женщина считалась существом ниже мужчины. В-третьих, она практически не обладала ни гражданскими, ни экономическими правами.

Праздники

В XVI-XVII вв. порывы всякой веселости у высших сословий были подчинены правилам церковного порядка. И во время праздников, самыми почитаемыми из которых считались Рождество и Пасха, девушкам и женщинам позволялись некоторые “вольности” .

В крестьянском быту, помимо церковных, существовали и празднества, связанные с определенными сельскохозяйственными периодами.

Летом в праздники девицы и женщины водили хороводы и собирались, как правило, для этого близ селений. Русские пляски были однообразны: они состояли в том, что девицы, стоя в одном месте, притопывали, вертелись, расходились и сходились, хлопали в ладоши, выворачивали спину, подпирались руками в бока, махали вокруг головы расшитым платком, двигали в разные стороны головою, подмигивали бровями. Все эти движения делались под звуки какого-нибудь одного инструмента.

В высшем обществе пляска вообще считалась неприличной. По церковным воззрениям, пляска, особенно женская, почиталась душегубительным грехом. “О, злое проклятое плясание (говорит один моралист) о, лукавые жены многовертимое плясание! Пляшущи то жена прелюбодейца диавола, супруга адова, невеста сатанинина; ви бо любящи плясани бесчестие Иоану Предтече творят – со Иродьею неугасимый огнь и неусыпаяй червь осудить!” Даже смотреть на пляски считалось предосудительным: “Не зрите плясания и иные бесовских всяких игр злых прелестных да не прельщены будете, зряще и слушающе игор всяких бесовских; таковыя суть нарекутся сатанины любовницы” . 1 Любимым препровождением праздничного времени женского пола во всех классах был качели и доски. Качели сооружали следующим образом: к веревке прикреплялась доска, на нее садились, другие веревками качали. Женщины простого звания, посадские и крестьянки, качались на улицах, знатные – во дворах и садах. Качанье на досках происходило так: на бревно или доску две женщины становились по краям, подпрыгивая, подкачивали одна другую. Встречалось, что девушки и женщины качались на колесе.

Зимним увеселеньем было катанье на коньках по льду: делали деревянные подковы с узкими железными полосками.

Одежда

По русским понятиям XVI-XVII вв. красота женщины состояла из толщины и дородности. Женщина стройного стана не считалась красивой. Для того чтобы поправиться, представительницы слабого пола натощак выпивали водки. По словам Костомарова, русские любили женщин с длинными ушами, поэтому некоторые из них вытягивали себе уши специально. Русские женщины любили румяниться и белиться: “Женщины, сами по себе красивые, белились и румянились до того, что совершенно изменяли выражение своего лица и походили на размалеванных кукол. Кроме того, они размалевывали себе шею и руки белою, красною, голубою, и коричневою красками; окрашивали ресницы и брови и при том самым уродливым образом – чернили светлое, белили черное. Даже те из женщин, которые были хороши собою и сознавали, что они хороши и без разных посторонних прикрас, должны были белиться и румяниться, чтобы не подвергнуться насмешкам. При Михаиле Федоровиче одна русская боярыня, княгиня Черкасская, красивая собою, не хотела румяниться, так тогдашнее общество издевалось над нею; так силен был обычай; а между тем церковь его не оправдывала, и в 1661 году новгородский митрополит запрещал пускать в церковь набеленных женщин” . 2 Основу женского костюма по-прежнему составляла длинная рубаха, поверх которой надевали летник с длинными широкими рукавами (эти рукава назывались накапки) . В зависимости от социального статуса запястья рукавов рубахи и накапки, а также подол летника могли расшиваться как простыми нитями или тесемками, так и золотом, жемчугом. Цвета летников были различны. Упоминаются летники лазоревые, зеленые, желтые, но чаще всего красные.

Вдоль одежды, на передней стороне делался разрез, который застегивался по самое горло, потому что приличие требовало, чтобы грудь женщины была застегнута как можно плотнее.

Женский опашень шили, как правило, из сукна красных цветов; рукава были длины до пят, но пониже плеча были проймы, сквозь которые легко проходили руки, а остальная часть рукава висела.

В торжественных случаях женщины надевали на себя сверх обыкновенного наряда богатую мантию, называемую подволокою. Она делалась из шелковой материи и использовалась лишь боярынями.

Из верхней одежды распространены были шубы, которые в зависимости от покроя носили названия однорядок, охабней, ферязей.

Как правило, одежду кроили и шили дома, так как за стыд считалось для хорошего семейства отдавать одежду на сторону. Обычно при малейшей возможности муж не скупился приодеть свою жену.

Женщины любили украшать голову и вместе с тем прикрывать волосы (замужние) . По понятиям XVI-XVII вв., для замужней женщины считалось и стыдом, и грехом оставлять на показ свои волосы. Женщина боялась, чтобы кто-либо из членов семейства, исключая мужа, не увидел ее волос. Необходимо отметить, что для этого существовало достаточное количество головных уборов: волосники, подъубрусники, убрусы, кики, кокошники.

Как женщины, так и девицы носили серьги. Как только девочка начинала ходить, мать прокалывала ей уши и втыкала в них серьги или кольца. Самая обычная форма серег была продолговатой. Бедные женщины носили серьги медные, более зажиточные – серебряные и позолоченные. Что же касается богатых, то они предпочитали серьги золотые, украшенные алмазами и другими камнями.

На руках женщины носили зарукавья или браслеты, а на пальцах – перстни и кольца. Шея женщины или девицы была украшена множеством крестиков и образков.

III. РУССКИЕ ЦАРИЦЫ

Царские свадьбы

Практически все русские свадьбы проходили одинаково, и коренных различий в обычаях и порядке их проведения в разных социальных слоях не было. Единственная разница, пожалуй, заключалась в масштабах проведения свадебных пиршеств. Поскольку о царских свадьбах известно гораздо больше, чем о простонародных, в предыдущей главе данный вопрос не затрагивался.

Русские девушки выходили замуж очень рано, в 13-14 лет.

Царские свадьбы начинались смотром девиц. Из разных мест девиц боярских фамилий собирали, и царь выбирал себе ту, которая ему нравилась.

Иван Грозный приказывал князьям, боярам свозить дочерей своих девок. В Новгородской области из всех поселений помещики должны были свозить дочерей своих к наместнику и наместник обязан был их представлять к царю по требованию. Это была обязанность отцов, и кто оказывался виновным в непослушании, тот подвергался опале и даже казни.

При втором бракосочетании царя Алексея Михайлович, девицы были собраны в доме Артамона Сергеевича Матвеева, и царь смотрел на них в окошко из потаенной комнаты. Он выбрал трех и приказал доверенным женщинам освидетельствовать душевные и телесные достоинства. И потом уже из этих трех выбрал Наталью Кирилловну. Непосредственный выбор будущей жены происходил воочию. Это было характерно только для царских свадеб (в народе жених и невеста могли увидеть друг друга лишь на свадьбе. До этого девушку видели только родственники жениха) . Царь подходил к своей избраннице и отдавал ей ширинку (платочек) , расшитую золотом и перстень с драгоценными камнями.

Избранную царскую невесту брали во дворец, облекали в роскошные одежды (платье Натальи Кирилловны, когда ее взяли во двор, было так вышито жемчугом, что от его тяжести у нее разболелись ноги) , нарекали царевною.

Первая невеста Алексея Михайловича упала в обморок при первом появлении перед царем, так как ей слишком туго затянули убрус. Вся семья девушки была обвинена в том, что желала прекратить царский род, давая ему в жены больную девицу.

Но до самого брака она жила в совершенном отчуждении от царя. Царь до бракосочетания мог только однажды видеть невесту.

Накануне венчания объявлялся пир. Царь сидел с невестою за одним столом (лицо царицы было закрыто) и все гости приносили им дары. Если говорить о простых свадьбах, то здесь подобные пиры заменялись гуляниями у невесты и у жениха по отдельности.

Во время свадебных приготовлений царь-жених собирался в одной из палат, царица – в другой. Сначала царица шла в Грановитую палату, священник крапил место, куда она садилась. Рядом, на место жениха, садили какого-нибудь знатного боярина. Когда все это было устроено, посылали дать знать об этом царя. Царь отправлял сначала нареченного отца, который бил челом будущей государыне и садился. Прибывши в палату, царь подходил к своему месту, и боярина, сидящего рядом с невестой поднимали за руки и уводили (в простонародных свадьбах лицу, сидящему рядом с невестой, должны были дать откуп) .

Венчание происходило после обедни. После венчания невесту раскрывали и священник читал новобрачным поучение: в нем, обыкновенно, наставлял их ходить часто в церковь, слушаться духовников, хранить посты и праздники. Жена в знак повиновения припадала к ногам супруга и касалась челом его сапога.

Царица отправлялась в свои покои, а царь объезжал свои владения в округе. После возвращения царь приглашал жену и гостей к столу.

Царские свадебные тожества продолжались несколько дней. На второй день устраивался княжеский стол, на третий – стол от царицы.

2. Жены Ивана Грозного Везде мужи управляют мужами, а мы, которые управляем всеми мужами, находимся под управлением наших жен Катон Старший “Домострой” был написан во время правления Ивана IV. Его управление государством сопровождалось чудовищным террором. Соблюдались ли необходимые нормы поведения царем и его женами?

С. Горский в своем труде “Жены Иоанна Грозного” приходит к выводу, что все перемены в настроении царя, а следовательно, и перемены в политике зависели от семейного положения Ивана Грозного и от того, на ком он был женат в данный период времени.

Как известно, Иван IV официально был женат три раза, и два его брака церковь не признала.

Первой женой семнадцатилетнего царя стала Анастасия Захарьина. Род Захарьиных не был знатным, но Анастасия пленила Ивана своей красотой. Боярышни, собранные со всего царства, кокетливо улыбаясь, так или иначе старались обратить на себя внимание царя, а он выбрал Захарьину, скромность которой вызывала насмешливые улыбки. 1 В народе Анастасию Захарьину прозвала “Милостивой” за то, что во время пожара в Москве она помогала населению всем, чем могла. Она с разрешения своего мужа отдала почти все свои украшения.

Первые два года четырнадцатилетней брачной жизни можно было назвать счастливыми: царь прекратил свои жестокие забавы, в государственном управлении введена Рада. Но спустя некоторое время Ивану Грозному опостылела семейная жизнь и он продолжил свои холостяцкие нравы.

После смерти Анастасии, родившей ему двух сыновей, Иван IV горевал недолго и уже через пару недель устроил роскошный пир. По стране вновь прокатилась волна казней.

Менее чем через год русскому народу была представлена новая государыня Мария Темрюковна (дочь черкесского князя Темрюка) . Эта царица являлась полной противоположностью доброй Анастасии. Выросшая среди кавказских гор, привыкшая к охоте и опасностям, она жаждала бурной жизни. Тихая теремная жизнь ее не удовлетворяла. Мария охотно появлялась в сольной палате, с восторгом присутствовала на медвежьих травлях и даже, к ужасу бояр, с высоты кремлевских стен наблюдала за публичными казнями. Она не только не удерживала Ивана Грозного от кровавых расправ, но сама толкала его на них. Старый советник и любимец царя, боярин Адашев осмелился заметить царю, что не пристало московской царице присутствовать на забавах и лазить на крепостные стены. На другой день Алексей Адашев был отправлен в ссылку (его обвиняли в злом умысле против царицы) .

Чтобы покрепче привязать к себе царя, Мария потакала его наклонностям к разврату. Она окружила себя красивыми девушками и сама указывала на них царю.

Как замечает С. Горский, опричнина на Руси возникла как раз в это время.

За 9 лет и Мария надоела царю, к тому же он ее заподозрил в заговоре, поэтому ее смертью он не был огорчен.

Бояре, видя, в каком запустении находится страна, решили уговорить царя заключить новый брак. Опыт прошлого показывал, что женитьба оказывала определенное влияние на Ивана Грозного. Царь охотно согласился вступить в новый брак. Был объявлен традиционный смотр девиц. Марфа Сабурова – имя новой избранницы. Через две недели после свадьбы Марфа скончалась. Ее смерть искренне опечалила Ивана IV. Две недели царь провел в уединении, за это время заметно постарел и осунулся.

Через год Иван Грозный объявил о своем намерении жениться в четвертый раз.

Для того чтобы брак одобрила церковь, он поклялся, что Марфа Сабурова так и не стала его настоящей женой и умерла девственницей.

Епископам пришлось признать странный брак царя с Анной Колтовской. Она во многих отношениях была похожа на Марию Темрюковну. Анна умела занимать своего государя, и он целые дни проводил в тереме царицы, где всегда толпились красивые девушки, готовые в любую минуту плясать и развлекать царя.

Анна вела систематическую борьбу против опричнины. Она вышла замуж в 18 лет. По понятиям того времени, она была уже “перестарком” . Иоанн выбрал ее только потому, что вся ее фигура дышала страстью. Но в глубине души она таила глубокую ненависть к царю. Анна когда-то любила, но ее избранник, князь Воротынский, чем-то не угодил князю Вяземскому и был замучен. Анна, пользуясь своим влиянием на царя, медленно, но верно уничтожала опричнину. За один год, в течение которого Иоанн находился под влиянием жены, были казнены или сосланы все главари опричнины. 1 Но и саму Анну ждала тяжелая участь. Она была помещена в один из монастырских склепов, где прожила еще 54 года.

После Анны у царя были еще две жены, которых церковь не признала. Одна из них была казнена, а второй удалось пережить своего государя.

3. Двор царицы Двор царицы в XVI-XVII вв. состоял только из женщин, за исключением нескольких пажей, не старше 10 лет. Первое место здесь принадлежало боярыне, которая берегла казну и смотрела за постелью. На втором месте стояла кравчиня, наблюдавшая за всем персоналом двора. Она управляла обширным штатом мастериц, отдавала приказы постельницам и по очереди с ними спала в опочивальне царицы. Она же сопровождала государыню во время ее редких выездов. В таких случаях постельницы превращались в амазонок и верхом на лошадях сопровождали коляску царицы.

Самой большой и светлой комнатой в отведенной для государыни части дворца была рабочая комната. К ней примыкали светлицы. В них помещалось до полусотни женщин, шивших белье – белошвей, и вышивавших золотом – золотошвей.

Царица и ее приближенные, как правило, не имели права выходить из женской половины дворца. Лишь в царствование Алексея Михайловича, известного своим мягким характером, его сестры, Татьяна и Анна, осмеливались просить государя об этом. Необходимо отметить, что бояре постоянно выражали свое недовольство по поводу того, что царь позволяет много вольностей своим бойким сестрам.

Обедали царицы также на своей половине с детьми и без царя. После обеда в покоях царицы наступала тишина, так как она отправлялась спать. Вообще на Руси не спать после обеда считалось ересью.

IV. ВЫВОД На протяжении XVI-XVII вв. положение женщины практически не изменилось, хотя во время правления Алексея Михайловича наблюдались некоторые послабления в отношении женщин. Тем не менее, по большей части женщины продолжали находиться в своих теремах, не занимаясь общественными делами, не имея возможности проявлять инициативу в чем бы то ни было.

Необходимо отметить также, что “освобождение” женщин находило преграду со стороны боярства.

Но несмотря на это царские жены, находясь в отдалении от государственного управления, при наличии желания могли повлиять на мнение мужа-государя.

Учитывая то, что в рассматриваемый период все сферы частной и общественной жизни были так или иначе были связаны с церковными учениями, женщины не тяготились своим положением и воспринимали все как должное.

Одной из причин того, что на Руси уже с XVIII века женщины вышли из теремов можно считать появление иностранцев, которое начиналось именно с конца XV - начала XVI веков.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Костомаров Н. Домашняя жизнь и нравы великорусского народа. - М., 1993.
Пушкарева Н. Л. Женщины Древней Руси. - М., 1989.
Женщина в античном мире / Сб. статей. - М., 1995.
Ларингтон К. Женщины в легендах и мифах. - М., 1998.
Горский С. Жены Иоанна Грозного. - Днепропетровск, 1990.
Валишевский К. Иван Грозный. - М., 1989.
Забылин М. Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. - Симферополь, 1992.
Хрестоматия по истории России / В 4-х т., т. 1. Сост. И. В. Бабич и др. - М., 1994.

«Подобно тому как дочери вельмож и купцов мало или же даже вовсе не приучаются к домоводству, так же точно они впоследствии, находясь в браке, мало занимаются хозяйством, а только сидят да шьют и вышивают золотом и серебром красивые носовые платки из белой тафты и чистого полотна, приготовляют небольшие кошельки для денег и тому подобные вещи.

Они не имеют права принимать участия ни в резании кур или другого скота, ни в приготовлении их к еде, так как полагают, что это бы их осквернило. Поэтому всякую такого рода работу совершает у них прислуга. Из подозрительности их редко выпускают из дому, редко также разрешают ходить в церковь; впрочем, среди простонародья все это соблюдают не очень точно.

Дома они ходят плохо одетые, но когда они оказывают, по приказанию мужа, честь чужому гостю, пригубливая перед ним чарку водки, или же если они идут через улицы, например в церковь, они должны быть одеты великолепнейшим образом и лицо и шея должны быть густо и жирно набелены и нарумянены.

Князей, бояр и знатнейших людей жёны летом ездят в закрытых каретах, обтянутых красною тафтою, которою они зимою пользуются и на санях. В последних они восседают с великолепием богинь, а впереди у ног их сидит девушка-рабыня. Рядом с санями бегут многие прислужники и рабы, иногда до 30, 40 человек. Лошадь, которая тащит такую карету или сани, похожа на ту, которая везёт невесту; она увешана лисьими хвостами, что представляет весьма странный вид.

Подобного рода украшения видели мы не только у женщин, но и у знатных вельмож, даже у саней самого великого князя, который иногда вместо лисьих хвостов пользуется прекрасными чёрными соболями.

Так как праздные молодые женщины очень редко появляются среди людей, а также не много работают и дома и, следовательно, мало заняты, то иногда они устраивают себе, со своими девушками, развлечения , например, качаясь на качелях - что им особенно нравится. Они кладут доску на обрубок дерева, становятся на оба конца, качаются и подбрасывают друг друга в воздух. Иногда пользуются они и верёвками, на которых они умеют подбрасывать себя весьма высоко на воздух.

Простонародье, особенно в предместьях и деревнях, занимается этими играми открыто на улицах. Здесь у них поставлены общие качели в форме виселицы, с крестообразною движущейся частью, на которой двое, трое и более лиц могут подняться одновременно. Больше всего подобной игрою у них занимаются по праздникам: в эти дни особые молодые прислужники держат наготове сиденья и другие необходимые принадлежности и за несколько копеек одолжают тем, кто желает покачаться. Мужчины очень охотно разрешают жёнам подобное увеселение и иногда даже помогают им в нём. [...]

Прелюбодеяние у них не наказывается смертью да и не именуется у них прелюбодеянием, а просто блудом, если женатый пробудет ночь с женою другого. Прелюбодеем называют они лишь того, кто вступает в брак с чужою женою.

Если женщиною, состоящею в браке, совершен будет блуд и она будет обвинена и уличена, то ей за это полагается наказание кнутом. Виновная должна несколько дней провести в монастыре, питаясь водою и хлебом, затем её вновь отсылают домой, где вторично её бьёт кнутом хозяин дома за запущенную дома работу.

Если супруги надоедят друг другу и не могут более жить в мире и согласии, то исходом из затруднения является то, что один из супругов отправляется в монастырь. Если так поступает муж, оставляя [...] свою жену, а жена его получит другого мужа, то первый может быть посвящен в попы, даже если он раньше был сапожником или портным.

Мужу также предоставляется, если жена его оказывается бесплодною, отправлять её в монастырь и жениться через шесть недель на другой. Примеры подобного рода, даны и некоторыми из великих князей, которые, не будучи в состоянии произвести со своими супругами на свет наследника или получая лишь дочерей от них, отправляли жён в монастыри и женились на других.

Так сделал тиран Иван Васильевич , который насильно отправил в монастырь свою супругу Соломонию после того, как, проведя 21 год в брачной жизни с нею, не мог прижить детей; он затем женился на другой, по имени Елена, дочери Михаила [Василия] Глинского. Первая супруга, однако, вскоре за тем родила в монастыре младенца-сына, как о том подробнее рассказано у Герберштейна и у Тиллемана Бреденбаха.

Точно так же, если муж в состоянии сказать и доказать о жене что-либо нечестное, она должна давать постричь себя в монахини. При этом мужчина часто поступает скорее по произволу, чем по праву. Рассердившись на жену по одной лишь подозрительности или по другим недостойным побуждениям, он за деньги нанимает пару негодяев, которые с ним идут к судье, обвиняют и свидетельствуют против его жены, будто бы они застали её при том или ином проступке или блуде; этим способом - особенно если ещё обратиться за содействием к копейкам - достигают того, что добрая женщина, раньше чем она успеет собраться с мыслями, уже должна надеть платье монахини и против воли идти в монастырь, где её оставляют на всю её жизнь.

Ведь тот, кто раз уже дал себя посвятить в это состояние и у кого ножницы прошлись по голове, более не имеет права выйти из монастыря и вступить в брак…»

Адам Олеарий, Описание путешествия в Московию, в Сб.: Россия XV-XVIII веках глазами иностранцев. Л., «Лениздат», 1986 г., с. 351-353.

Царевна Софья и вестернизация традиционного уклада в России.

К половине XVII века под самыми стенами Москвы красиво раскинулось новое многолюдное поселение с правильно разбитыми улицами, красиво обсаженными деревьями, с чистыми домами, весело сиявшими ясными окнами; все смотрело здесь светло и уютно - это Кокуй, Немецкая слобода, заселенная иностранцами. Тут прочно устраивались на жительство представители различных народностей Запада из разных общественных слоев: офицеры из знатных эмигрантов, солдаты всех родов оружия, купцы, ремесленники всяких специальностей, наконец, актеры, музыканты, танцовщики. Здесь поддерживали постоянные сношения с Западом распространялись газеты, сюда привозились запасы иностранных книг. Пожилые переселенцы перевезли сюда свои семьи; молодые здесь женились. Женщины, богатые и бедные, свободно ходили по улицам с открытым лицом, даже шеей и руками; они вносили в мужское общество непринужденность и оживление, посещали театры, танцевали до упаду на вечеринках.

Приятная жизнь людей иной культуры завлекала наиболее подвижную и интеллигентную часть московского общества. Служилые люди, полковые товарищи иноземцев, даже важные бояре заводили знакомства в слободе, принимали приглашение на праздники, театры и концерты; такими увеселениями интересовался сам царь Алексей Михайлович. Заводились и родственные связи с обитателями слободы. При сближении начались позаимствования у иностранцев обычаев, домашней обстановки, житейского обихода. Кое-где в русских домах женщины получили больше свободы, не скрывались от мужского общества, чаще выходили на свет Божий.

Получили распространение иностранные книги; пошли в ход переводные сборники западной беллетристики. Повестушки Бокаччио, рыцарские романы, комедии Мольера находили пересказчиков и подражателей; увлекались и любовной лирикой; молодежь пыталась складывать стишки и песенки. В русских беллетристических опытах под влиянием иностранных образцов понемногу упраздняется роль беса-соблазнителя в завязке и развязке любовных приключений; герои и героини учатся действовать по своей инициативе и за своей ответственностью. Эти ранние, грубоватые повестушки развивали в русских читателях более осмысленный интерес и некоторое уважение к личной интимной стороне жизни. Новое освещение ее внутреннего смысла и значение особенно выгодно отражалось на личностях героинь; ведь женщина в этой сфере являлась необходимой соучастницей и даже руководящей силой. Беллетристика своим вниманием возвышала во мнении читателя личную жизнь русской женщины, загнанную в душные затворы, скованную тисками черствой устаревшей морали, как бы оправдывала ее порывы к свободе, на светлый просто

Новизна яркими струйками вливалась в московское житье-бытье; запестрели ее лучи и в кремлевских теремах, где росли и отцветали царевны, обреченные на пострижение. В эту горькую юдоль примерного затворничества проникали веяния иного мира. Сын Алексея Михайловича учился у образованного киевского монаха, Симеона Полоцкаго, богослова, стихотворца и литератора на все руки; совсем молодой человек, он еще был полон светских настроений; он быстро и хорошо складывал стихи и рифмованные речи на всякие семейные события и праздники, снабжал ими царских детей, а за ними и всю придворную молодежь. Светское рифмоплетство, благодаря его содействию, вошло в моду в боярских домах и принесло свою пользу, смягчая чопорность и оживляя общение. Ряса открывала учителю двери теремов; он часто видался с царевнами; умная, бойкая Софья читала его духовные сочинения, книги библиотеки брата, старые хронографы, повествовавшие о жизни греческих царей и цариц. Она сама складывала стишки и песенки, а сестры слушали и подпевали. Ловкий полусветский монах явился освежающим элементом в сумраке теремов; с ним царевны могли поговорить о порядках жизни в других землях, где женщины имели большое влияние и принимали участие в общественных делах.

Дочери царя Алексея от первого брака выдались здоровее и способнее своих братьев. Они сияли молодостью и избытком сил, а будущее ничего не сулило им, кроме монашеской кельи. Они с жадностью прислушивались к рассказам про иную женскую долю. Рой родственниц и городских вестовшиц, наполнявший терема, занимал их пересудами о житье иноземок в слободе, появлении немцев в боярских домах, о всякой новизне в столице.

Но первой заводчицей в деле нарушения старинного обихода оказалась небойкая умом красавица царица Наталья Кирилловна. Привыкнув к новомодным порядкам в доме своего воспитателя Матвеева, она и во дворце не выдерживала подавляющей замкнутости своего существования. К изумлению уличной толпы она выглядывала из своей кареты, откидывала завесы ее окошек во время церемониальных выездов на богомолье; заставляла обожавшего ее немолодого мужа возить ее с собой в открытой повозке, когда запросто отправлялись в Подмосковье. А по именинным дням молодая царица всегда лично принимала все боярство и собственноручно раздавала пироги. Сам благочестивый царь в последнюю пору жизни отступился от строгой постнической обстановки своей молодости и от души увлекался обществом и забавами. До глубокой ночи, иногда до раннего утра засиживался он на театральных представлениях вместе с женщинами своей семьи, еще скрытыми в глубоких ложах. Частые крестинные и именинные пиры во дворце затягивались на целые сутки при участии всего боярства и придворных чинов, и гости отпускались домой только до беспамятства пьяными.

Его преемник, юноша Феодор, со своей стороны, отказался от обрядов торжественного избрания невесты; он увидал на улице бойкую, красивую девушку польского происхождения, Агафью Грушецкую, пленился ею и сделал ее царицей. За ее недолгую жизнь польские обычаи вошли в большую моду в Москве, и польский язык сыграл при дворе роль французского более поздней поры. Натиск новых идей и интересов особенно сильно отразился на настроении царевен - слишком тяжким, противоестественным насилием грозила им судьба; и обездоленные старым обычаем девушки первые открыли дорогу великому перевороту. Сильное брожение умов в столице, возбужденное церковным расколом и подогреваемое влиянием иноземщины, захватило царевен и побуждало их, особенно смелую, талантливую Софью, отстаивать свои права на личную жизнь. В то время только власть могла открыть путь к новой жизни, и Софья неудержимо потянулась за властью. Яркие образы византийских царевен, правивших империей, не давали ей покоя. Царевны начали дело осторожно, соблюдая внешнюю обрядность старинного благочестия. Софья очень искусно укрепляла свое влияние на брата, появляясь в обществе его друзей, учеников Симеона Полоцкого и молодых бояр-полонофилов, безбородых усачей в коротких кафтанах. Сношениями со столичными кружками она знакомила москвичей со своею личностью. Когда Феодор умирал, она твердо заняла место у его постели во главе его приближенных; умная и распорядительная, она заслонила царицу-вдову, побеждая силу обычая, отводившего первое место вдове.

Московское население провозгласило царем Петра. Но смутное состояние умов, заметная расшатанность старых устоев требовали сильной личности, смелой руки для верховной роли, а ею обладала только девушка из терема. Софья дерзнула на открытое выступление. Вопреки обычаю, запрещавшему царевнам участвовать в погребальных шествиях, Софья пошла за гробом Феодора, как плакальщица, и на площади в страстном обращении к народу громко жаловалась, как обидели их, сестер-сирот, не выбрали их брата на царство, как дурно и жестоко обращаются с ними новые правители. В другое время такое публичное выступление затворницы почли бы за неслыханный соблазн, но теперь народ только растрогался. Порыв ярко выраженного чувства победил сухой обычай. Софья завладела общим вниманием, ей начали подчиняться. Старшее лицо, царица Наталья, не проявляла инициативы; в ней говорила только мать, трепетавшая за жизнь сына, и бесправная царевна с талантом и инициативой победила. Дворцовый переворот под гул бушующих стрельцов вручил Софье правление государством, как достойнейшей.

Царевна Софья

Правительница еще не была реформатором, но твердо руководила правительством, продолжая начинание предшественников; «как была принцесса ума великого», говорит про нее родственник и верный слуга Петра, и правила она «со всякою прилежностью и правосудием всем и к удовольству народному». Ей удалось, несколько успокоив вражду церковных партий, открыть первое учебное заведение в Москве, славяно-греко-латинскую академию, чья программа долго вызывала ожесточенные споры. Горячие сторонники школьного образование, ученики Полоцкого, воспевали царевну, как «мудрейшую из дев». С открытым лицом, в девичьем венце на распущенных локонах, царевна председательствовала на заседаниях бояр; сидя рядом с братьями-царями, наблюдала за бурными прениями высшего духовенства с вождями раскола и резко прикрикивала на ослушников власти. Вместе с нею на собрания выходили ее сестры, и даже тетки-царевны, уже монахини. Если слышался ропот против слишком смелых нарушений обычая, она сокращала на время свои выходы и потом снова выступала в торжественных процессиях.

Царевна свободно устроила свою личную жизнь; ее интимные подробности были хорошо известны Москве. И в выборе друга сердца сказались широкие духовные запросы Софьи. Не юный красавчик покорил ее сердце, а почтенный боярин Голицын, лучший представитель в Москве образованности своего времени, безбородый сторонник реформы государственной администрации и общественного строя, очень интересный собеседник, особенно любимый иностранцами. За аристократом скрывался в тени менее значительный фаворит, но на жизнь и смерть преданный царевне, думный дьяк и делец Шакловитый из учеников Полоцкого.

Правительница жила не по закону, а ее семь лет слушались - огромная победа женщины!

Царевны отстроили себе обширные каменные хоромы с большой палатой для заседаний боярской думы; в другой палате собирался своего рода литературный салон; Софья с сестрами принимали учеников Полоцкого, киевских ученых, сторонников польско-малороссийского направления в духовной литературе и церковных вопросах. Очень богомольные, они с живым интересом следили за богословскими спорами того времени. Софья шагнула далеко вперед сравнительно с обычным уровнем развития старорусской женщины, но и она и ее сестры все еще вращались в пределах старой книжной образованности.

Быстрый успех борьбы за власть, сама власть вместе с яркой личной жизнью опьяняла энергичную деятельную женщину; она чутко прислушивалась к лестным для нее планам близких сторонников, связавших себя с ее судьбой. Правительница не умела справиться со своей страстной враждой к мачехе и брату Петру, не считалась с его приближающимся совершеннолетием и необходимостью передать ему бразды правления. Слишком расходилась ее пылкая душа, чтобы вовремя смириться и идти на политичные уступки; сложись дело иначе, она бы при своих способностях нашла себе место среди кипучей деятельности нового царствования. Но благодаря стрельцам, между придворными партиями установился слишком резкий непримиримый антагонизм, и «мудрейшая из дев» сошла со сцены преступницей, подготовив умы к придворным переворотам и женским правлениям.

Из ее сестер никто не имел и тени ее политического ума; все они, младшие и старшие, шли по стопам Софьи только в своей личной жизни; царевны срывали, как умели, цветки наслаждений, окруженные льстивыми угодницами, охотно увлекаясь вместе с ними грубоватыми романическими приключениями. Впрочем, внешний порядок жизни теремов до некоторой степени сохранялся, и с ним все обряды старинного благочестия; но среди темноватых стен со множеством икон, между крестовыми и домовыми церквами дышалось полней и радостней; жизнь настойчиво врывалась в глубину кремлевской твердыни. Приближенные царевен почти все певчие, представители клира. Царевна Екатерина Алексеевна, очень веселая нравом, нашла фаворита в лице провинциального священника, с которым вместе искала клады. Приятная жизнь стоила денег, а с падением Софьи прежние источники доходов исчезли. После скандальных розысков и разоблачений в связи с новым судом над бывшей правительницей и стрельцами молодая еще царевна не могла успокоиться. Она стала усердной посетительницей Немецкой слободы, добиваясь знакомства с богатыми иноземцами, искала у них денег взаймы без залога, а больше всего набивалась на пиры и угощенья, приглашения на спектакли и всякие забавы; принимавших ее дам-иноземок она угощала, в свою очередь, в своем теремочке.

Софья сошла со сцены со всем кругом своих доверенных лиц; но уцелел живой рой деятельных приспешниц, окружавших царевен, и каждая из них переносила в свой обиход и в свою среду отголоски всколыхнувшегося женского мирка. Жены и дочери стрельцов, московские мещанки и слобожанки, попадьи, дьячихи и поддьячихи, вестовщицы, служившие Софье для разведок в глубинах столичного населения и сношений с группами ее сторонников, эти представительницы разных слоев московского общества успели стянуться вокруг определенного политического дела; их пересказы и вести выходили из рамок обыденной обывательской болтовни и выслушивались серьезно, с полным вниманием заинтересованными людьми; московские женщины готовились к реформе своего быта.

Код для вставки на сайт или в блог.

Русские Матрены перешли в римские матроны.

Ф.Ф. Вигель.

В эпоху Петра I женщины с еще большими мучениями, чем мужчины, осваивали новые костюмы. Вчерашняя затворница должна была не скрывать, а подчеркивать фигуру, открывать голову и завивать волосы в локоны. Женскую талию выявлял плотно обтягивающий стан лиф и расширявшаяся книзу широкая юбка. У платьев был довольно глубокий вырез. Женщины Петровской эпохи старались как можно больше прикрыть декольте, плотнее натянуть на волосы чепец. Они должны были побороть стыдливость, оголить руки и шею, научиться грациозно двигаться в новой одежде. Это было сделать непросто: сказывались старые привычки, мешали широкие юбки и высокие каблуки.

Для нарядов всего века были характерны широкая юбка, тесно облегающий торс и сильно декольтированный корсаж. Корсажем назывался нарядный лиф платья с декольте и плотной подкладкой с вшитыми эластичными косточками китового уса, обтянутыми шелком. В первой половине XVIII в. перед корсажа имел острый мыс, спинка соединялась с передом на плечах при помощи тесемок. Корсаж надевали на рубашку, как из гигиенических соображений, так и для того, чтобы случайно «освободившиеся» из текстильного плена кости корсажа не поранили кожу. Край рубашки по вырезу открытого платья сворачивали жгутом и заправляли внутрь декольте. У переднего края выреза делали карман.

И. П. Аргунов. Портрет княгини Е. А. Лобановой-Ростовской. 1754 г.

С 12 лет девочек приучали носить корсаж. Французский корсаж шнуровался сзади снизу вверх, поэтому его можно было затянуть довольно туго. Английский корсаж стягивался спереди и был не таким тугим. Платья на груди и рукавах украшали ангажантом — кружевными или муслиновыми трехслойными оборками. Ассортимент кружев был богат: «блондовые» кружева, серебряные с белым или фиолетовым шелком, золотые с битью или стеклярусом. Корсажи спереди украшала так называемая лестница — каскад из бантов разной величины, которая делала зрительно талию намного тоньше. Лента была контрастного платью цвета, ее нашивали на грудь, рукава и подол. Украшением корсажей служили шателены — широкие цепочки с большим плоским крючком наверху. К нему прикреплялись часы, медальоны, брелоки и ароматницы. Став привилегией и вместе с тем мукой дворянок, «упакованных» в китовый ус, корсаж не позволял сгибаться и призван был придать горделивую осанку. Дышать в корсаже было нелегко, отчего многие дамы с непривычки даже падали в обморок. Корсажи делали из штофа, атласа, гризета, тафты и парчи.

Модные мелочи

У корсажа были две хитрости, которые помогали платьям сидеть хорошо. Внизу по краю корсаж имел многочисленные разрезы, такие, что нижний край расходился в виде лепестков — торнедо и ложился красиво по бедрам. Слева и справа корсаж имел специальные валики, на которые и ложилась юбка. Один нарядный корсаж можно было носить с несколькими юбками и распашными платьями.
Дама всегда одевалась с помощью служанок, которые затягивали корсаж и при помощи палок натягивали верхнюю юбку на каркас. Женщина вставлялась в этот каркас, который напоминал похожее на абажур сооружение. В первой половине века каркасом служило панье (от фр. panier — корзина). Оно действительно было похоже на корзину, состоящую из 5—8 обручей с полосками плотной ткани и встроенными в них косточками китового уса. Панье было жестким и широким, и дамы не могли пройти в одностворчатую дверь, сесть в обычный экипаж.

В 70-е гг. XVIII в. появились эластичные фижмы (от нем. Fischbein — рыбья кость), заменяющие панье. Они сильно расширяли женскую фигуру в бедрах, в боках, однако они были эластичными, что позволяло сжимать юбку локтями. Подол платья стал мягче, так что можно было боком пройти даже в узкую дверь, и юбка не сидела так топорно, как при панье, а слегка колыхалась при движении, потому что каркас был более легким. Юбка на фижмах имела несколько вариантов: в форме воронки, валика, гондолы и др.
В 1770-е гг. юбку перестали «раздувать» в боках и вместо этого вводился турнюр (от фр. tournure — валик), сначала небольшой, а к 80-м гг. довольно объемистый ватный валик, который прикреплялся сзади под юбку немного ниже уровня талии. Все сборки платья стали драпировать не на боках, а сзади.

ЛЮБОПЫТНЫЕ ФАКТЫ

На корсаж надевали распашные верхние платья. Они были нескольких видов. В первой половине века верхним платьем был кунтыш. Другое платье роба: перед платья делали приталенным, а спинка могла быть свободной, со складками. Самара — совсем свободное распашное платье. Во второй половине века носили роброн (от фр. robe ronde — круглое платье), у которого полы расходились только от талии. Отделкой служила фалбала — оборка из широких и узких лент.
Одна из характерных деталей костюма первой половины XVIII в. — это складка Ватто, то есть особый покрой спинки платья, при котором полотнище ткани, заложенное на плечах или у ворота более или менее глубокими складками, свободно ниспадало и переходило в шлейф. Складки застрачивали и заглаживали примерно до уровня середины лопатки, ниже они расходились на ширину фижм, придавая платью своеобразный силуэт.
Во второй половине века получило распространение платье, приподнятое или драпированное в карманах. Особенность этого туалета заключалась в том, что при помощи системы пришитых с изнанки верхней юбки колец и пропущенных через них тесемок, концы которых закреплялись у карманов, можно было изменять фасон платья, драпировать его в буфы, образующие три закругленные полы — более короткие на боках «крылья» и длинный сзади «хвост». Из-под драпированной верхней юбки была видна пошитая из другой ткани нижняя. Юбку изготавливали чаще всего из атласа, муара или крепа.
Шлейф платья пришивали первоначально сзади к обшивке выреза у шеи, а для удобства танцев его укорачивали или закладывали в карманы. Для этого в верхних ярусах фижм холст прорезали и вставляли два глубоких кармана — мешка, в которые можно было заложить концы шлейфа. Позже шлейфы стали крепить к талии брошью — аграфом, а во время танцев снимать. Еще позже стали делать пажик — петлю из ткани и надевать шлейф с ее помощью на запястье. Умение управлять шлейфом — признак аристократичности.
Интересно, что в XVIII в., когда корсаж надевали с юбкой, к нему привязывали лентами рукава, а если сверх корсажа и юбки надевали верхнее распашное платье, то рукава отвязывали. Рукава, как правило, были короткими и с кружевными оборками. Оборки из кисеи, газа, батиста всегда были большими, они закрывали руки от локтя до кисти. В 80-е гг. XVIII в. вырез лифа парадного платья стали отделывать шалевым или небольшим стоячим гофрированным или на проволочном каркасе воротничком, который называли «Мария Стюарт». Придворные дамы одевались с необычайной роскошью, носили платья из самых дорогих тканей с богатой отделкой, золотой и серебряной вышивкой, драгоценными камнями и тончайшими кружевами. Это были подлинные произведения искусства.
Дополняли парадный костюм цветные чулки с золотой и серебряной вышивкой, во второй половине века — белые шелковые чулки с ажурным орнаментом или вышитой стрелкой. Дамская обувь в то время изготавливалась из цветной кожи, парчи, атласа, бархата. Парчовые атласные туфли расшивали цветными шелками, жемчугом, золотыми и серебряными нитками, камнями. Туфли делали на белых или красных каблуках. Последние подчеркивали аристократическое происхождение их владелиц. Обувь украшали бантами, пряжками и розетками. Туфли носили на высоком изогнутом каблуке: в первой половине века он по французской моде составлял 8—10 см, в середине века — 4—5 см согласно итальянским образцам, а к концу века каблуки постепенно исчезли. Высокий каблук изменял осанку и походку: спина выпрямлялась, грудь подавалась вперед, шаги становились маленькими и осторожными.

Женские туфли. XVIII в.

Строкой источника

Женские туфли. XVIII в.

Источник М. В. Короткова Традиции русского быта. Энциклопедия.

--- --- Глава 2 Заключение брака.

В обстановке преобразований начала XVIII в. власти предприняли попытку перестроить институт брака на более разумных началах, чем прежде. В первых указах Петра по поводу брака чувствуется как знакомство с европейскими обычаями и формами жизни, так и личная заинтересованность законодателя, ибо заключенный по «старине» первый брак Петра оказался весьма неудачным. Простое и непреложное правило декларировал Морской указ Петра I: «Все должны быть послушны государю во всех тех делах, которые к пользе государя и государства касаются». Понятие государственной пользы, применительно к семейно-брачным отношениям конкретизировалось таким образом : Принудительные браки не способствуют росту рождаемости, следовательно, они должны уступить место более свободным бракам, которые умножат численность населения. В свою очередь это должно было принести определенную пользу Отечеству, посредством увеличения работников и служащих государства.

Специальным указом Петр повелел в 1702 г.

не составлять более рядных сговорных и зарядных записей и не регистрировать их в Приказе крепостных дел. Вместо сговорных записей велено было писать росписи приданому без «заряду» Жених и невеста должны были за шесть недель до венчанья. Таким образом, старомодные смотрины были заменены обручением. Свидание жениха и невесты стало непременным условием обручением. Помолвка могла быть расстроена, если «после сговору и обручения жених невесты взять не похочет или невеста замуж идти не похочет же, и в том быть свободе».

Законодатель решительно порывал со стариной и обычаем. Прежде от жениха старательно прятали выбранную семьей невесту. «Если же кто-нибудь захочет жениться, то нужно поговорить с родителями девушки : В

случае согласия на брак он посылает одного из самых верных родственников или друзей посмотреть сказанную девушку и тот рассказывает ему о своем впечатлении, и по этому рассказу заключают, а кто нарушит обещание, платит условленную между ними сумму денег. После заключения этого договора он может пойти посмотреть свою супругу»

Существовал также другой вариант подобного сватовства , ведь прежде, молодой человек мог лишь косвенно, через «смотрительниц», осведомиться насчет внешности невесты ; девица вообще не могла высказать своего мнения и отношения к происходящему, когда решалась ее судьба. «Молодым людям и девицам,– писал Адам Олеарий,– не разрешают самостоятельно знакомиться» Сигизмунд Герберштейн в своих записках писал : «Бесчестным и позорным считается для молодого человека самому свататься за девушку, чтобы ее отдали ему в супружество»

Сама церемония свадьбы тоже ярко и подробно отражена в записках иностранцев. Можно привести один из примеров, содержавшийся в работе Жака Маржерета: «Вдень свадьбы ее (невесту) отводят в церковь, закрыв лицо покрывалом, Так что она не может никого видеть, и никто не видит ее лица. Затем таким же образом ее приводят и сажают за стол, и так она остается закрытой до завершения свадьбы». Интересную традицию описывает и Адам Олеарий: " при женитьбах они (русские) также принимают в расчет степень кровного родства и не вступают в брак с близкими родственниками по крови, охотно избегают браков со всякими родственниками и даже не желают допустить, чтобы два брата женились на двух сестрах или чтобы вступали в брак лица, бывшие восприемниками при крещении того же дитяти. Они венчаются в открытых церквях с особыми церемониями и во время брака соблюдают такого рода обычаи». Сигизмунд Герберштейн в Записках о Московии писал: они (русские) считают ересью, если родные братья женятся на родных сестрах" . В нынешние и в более поздние времена сохранился обычай: "им (новобрачным) нужно получить благословение священника или монаха, прежде чем войти в церковь" .

В эпоху петровских преобразований и реформ положение дел резко изменилось. Теперь жених своей волей мог отказаться от нареченной, если под каким-нибудь предлогом ее не показали, не дали лично удостоверится в правильности своего выбора и решения. Невесте также предоставлялось формальное право расторгнуть обручение и расстроить таким образом сговоренный брак.

Множество примеров указывало на то, что новые формы заключения брака получили распространение среди населения, хотя различные слои и группы по -своему преломляли обращенные к ним указы и вносили в них поправки. Известный промышленник и публицист петровского времени Иван Тихонович Посошков составил подробные наставления сыну насчет матримониальных дел. Приметив невесту, поучал отец. Надо сперва навести о ней справки, потом ее увидеть «не нарядным делом, но у церкви, или на переходе где,... дабы тебе на девицу зазора какова не навести. Себя покажи, если понравился, то и начинай свое дело» .

Условия заключения брака изменялись, когда обычный ход жизни уступал место сложным житейским ситуациям. Одной из таких ситуаций было рождение ребенка до брака. Церковь строго преследовала людей, повинных в подобном грехе.

Петровские законы заметно смягчали санкции против отца "незаконнорожденного" ребенка. Воинский устав Петра предусматривал, что холостой мужчина только в том случае обязан женится на чреватой, либо родившей женщине, если он ей все конечно о супружестве обещал. В противном случае его нельзя было неволить к браку. Система штрафов (платы) и наказание со стороны государства рассматривались как побуждение к браку, ибо женитьба освобождала "виновного" от всяких платежей и долгов.

Реформатора занимала мысль о том, как облегчить вступление в брак сиротам, которые воспитывались в монастырях. Сохранился лишь недатированный черновой набросок указа, писанный рукой Петра 1, с занимательными и интересными размышлениями на этот счет: "Время определенное сиротам видетца и разговаривать публично для женитьдо, а кажетца, в воскресные дни обедать вместе и разговаривать и по обеде час или два, или как лутче озобретено будет"

Церковь всегда была высшим авторитетом в вопросах семейно-брачных отношений. Уже в конце 17 века церковное руководство предпринимало слабые попытки изменить привычную форму вступления в брак. В ноябре 1693г. патриарх Андриан обратился к священникам с повелением "некреко допрашивати" молодых при венчании, по добру ли согласию они вступают в брак, а не от насилия ли или неволи каковы, у стыдливой невесты допрашивать родителей и пр." Патриарший указ был свидетельством благих намерений церкви. Он менял традицию, которая оставляла "молодым мало шансов на выбор "по любви и согласию" . Однако этот указ явился свидетельством того,что даже церковь, оплот традиционализма, к концу 17 века стала задумываться над несовершенством "храмины" , над возведением которой она трудилась много веков.

Вопрос о принудительных браках стал предметом более широкого обсуждения в церковных кругах после того, как один из ведущих идеологов петровского времени Феофан Прокопович издал в 1720 году букварь- катехизис под названием "Первое учение отрокам "Одна из заповедей катехизиса гласила: "А дети должны родителем всякое усердие... И без их благословения не начинать ни какова дела важного, наипаче не избирать чина жития..." Ф,Прокопович толковал вопрос о родительской воле в традиционном духе, восходившим к Домострою.

С критикой катехизиса Ф.Прокоповича выступил Дмитрий Кантемир, Он самым решительным образом протестовал против толкования церковным идеологом принудительных браков, заключенных по воле родителей, без участия детей, прежде всего заключенных ради имущественных выгод и чинов. Князь не чужд был также и участия в спорах на религиозные темы и после прочтения книги Ф,Прокоповича возразил автору в анонимном письме, получившим распространение среди читателей. Феофан, по мнению Д, Кантемира, неправильно толкует догмат о первородном грехе. Он полагает, что Бог осудил людей на страдание и смерть временную и вечную только за прародительский грех, - Адам и Ева ослушались Господа, сорвали по наущению Змея без спросу яблоко, - и были тотчас изгнаны из рая. Однако смысл этого эпизода не таков- нехороша оказалась человеческая порода, первые люди обнаружили природную свою испорченность, и дурные качества от них преемственно переходят к потомкам из поколения в поколение. И не за прародительских грех, а за собственные недостатки и дурные навыки осуждаются люди на погибель и на смерть.

Феофан же критики не терпел. Он оспаривал поправку ученого князя: "От таких любопретельных совопросников не следует ли, что простые люди, боясь нравственной порчи детей своих, не захотят им давать полезное наставление, и желание царского величества видеть людей образованными вотще будет высказано? С таким грубым неискусством как дерзати приступать к учительскому делу и судить чтения богословские?".

Теологический спор Феофан перевел в административное русло и предложил не огорчать государя Петра 1. Оппоненту пришлось замолчать.

Споры о пределах родительской власти при заключении браков послужили прелюдией к разработке нового законодательства о браках. 22 апреля 1722 года Петр 1 указал Сенату и Синоду учинить запрещение браков, заключенных по принуждению со стороны родителей или опекунов, а также браков "рабов" и рабынь, принужденных к таковому господами всякого звания, Разработка указа натолкнулась на сопротивление в Сенате, оспорившем пункт, относящийся к холопам. Петр не принял во внимание мнение сенаторов и 5 января 1724 года подписал Указ, содержавший все ранее подготовленные пункты. Поскольку в столице и в других городах значительную часть населения составляли дворовые люди, а в этой среде принудительные браки были особенно частыми, Петр пытался распространить новшество и на них. Указ1724года обязывал господ выдавать своим слугам подтверждение клятвой и присягой письменные свидетельства о том, что они не неволят слугу к браку. Указ, однако, ничем не гарантировал свободное волеизъявление дворовых слуг- холопов, следовательно, он должен был остаться на бумаге. Полная и ничем не ограниченная власть феодалов над своими холопами обрекала на неудачу попытки такого рода. Поскольку петровские законы утверждали власть имущих и бесправие низов, любые попытки смягчения произвола имущих оказывалось с самого начала обреченными на неудачу.

Попытки реформировать брак затронули преимущественно городское население. Даже самые радикальные указы Петра 1, составленные им в конце его жизни, не упоминали о крестьянском населении, составлявшем подавляющую массу русского народа.Черносошные (государственные) крестьяне в Поморье, на Севере и в Сибири не знали помещичьего гнета и крепко держались за древние традиции и обычаи. Обычными для крестьянской среды было заключение браков между членами семей, находившимися на оном уровне материального достатка. Крестьянское приданое обычно включало одежду (рубашки, сорочки, кафтаны,) украшения, иногда кое-какой домашний скот и деньги.

В дворянской среде виды на приданное нередко побуждали сватать малолетних невест. Крестьяне же, заключая браки детей, руководствовались потребностями жизни.

В частновладельческой деревне заключение браков между крестьянами осложнялось постоянными вмешательствами крепостников-помещиков, с их мелкими, частными, эгоистичными расчетами о личной пользе и выгоде. Начиная с 17 века невеста- крестьянка не имела возможности перейти из имения в имение в связи с замужеством без уплаты "выхода" ,- особой пошлины в пользу феодала. Пока "выход" не превышал 1-2 рубля, он не слишком осложнял дело, но когда землевладельцы поднимали плату до 5 рублей с девок, до 10-15 рублей со вдов, это становилось подчас непреодолимой помехой и преградой для заключения браков крестьян.

Сохранились многочисленные вотчинные инструкции XVIII в., регламентировавшие браки крепостных крестьян. В этой связи можно привести в качестве примера инструкцию дворянского историка и публициста М.М.Щербатова приказчику Ярославской вотчины о женитьбе крестьян : «Понеже усмотрению во многих деревнях, что многия крестьяне до престарелых лет доходят холостыя и не женется, также и девки стареются не замужем.... Нужно принять (девкам) в дом (мужа)(....) зятя, а мущины женились двадцати лет» . Но всегда, на местах, создавались намеренно или волей обстоятельств определенные сложности в решении такого рода вопросов. Некоторые помещики в своих вотчинных инструкциях воспрещали приказчикам вмешиваться в дела, касавшиеся крестьянских браков.

Типичными следует признать инструкции совсем другого характера. По мере развития крепостного режима права помещиков на личность крестьянина неограниченно расширились. Владельцы «крепостных душ» по своему произволу и усмотрению вмешивались в семейную жизнь своей «крещенной» собственности. Прежде всего феодальные землевладельцы пеклись о том, чтобы не допустить утечки из имения крепостных душ женского пола. В связи с этим они разрешали браки между крестьянами внутри вотчины и противились «выводу» крестьянских невест в чужие владения. В крупных владениях крестьянки имели больше возможностей для вступления в брак внутри имения. В мелких и чересполосных имениях и поместьях такие возможности были минимальными, что значительно осложняло ситуацию.

Для нашей истории характерно такое явление, как важная роль в заключении брака, которую играла церковь, т.к. эту сферу церковь считала объектом своего исключительного влияния и была не прочь использовать ее для упрочнения устоев религии. От вступавших в брак требовалось знание главнейших молитв («Верую в единаго», «Отче наш», «Богородице дево») и десяти заповедей. Таким был обязательный минимум церковных знаний для прихожан. В эпоху преобразований ценилась не схоластическая мертвая мудрость, а точные знания. 20 января 1714 г. Петр I издал указ, вводивший образовательный минимум для дворян, желающих вступить в брак .

Создание системы школ, новые условия службы в регулярной армии и на флоте, усложнение общественной жизни привели в XVIII в. к повышению брачного возраста. Общественная жизнь становилась теперь важнее частных интересов. Что же касается брачного возраста, тот же Татищев В.Н. в своей «Духовной» сыну наставлял его, чтобы он следовал советам, что не следует женится в 18 лет...Менялась сама жизнь, мерялись и взгляды на нее, они становились более раскрепощенными, новыми, отвечающими новым переменам в обществе. 6апреля 1722 года Петр1 опубликовал так называемый указ «Освидетельствован; и дураков въ Сенатъ», смысл которого заключался в том, что тем, которые не годятся в службу, «отнюдь не женитца». К этому пункту Петр1 прибавил в черновике; «И замуж итит не допускать». Приписка Петра, таким образом, исключала из сферы брачных отношений не только непригодных к службе «дураков» но и слабоумных девиц.В последнем случае никакой процедуры не было установлено. В отношении юношей был введен особый порядок свидетельствования в Сенате. Сенат «смотрел» идиотов, «дураков» , не пригодных в науку и службу, с тем, чтобы не допускать их до брака, грозившее дать плохое потомство, и не сулившего «государственной пользы». Поступающим на службу «дуракам» давали испытательный срок («урочные годы») . Если они оказывались пригодными к службе, то получали разрешение на женитьбу.

Церковь всегда считалась высшим авторитетом в семейно- брачных вопросах. Петр1 же стремился превратить церковь в бюрократическое учреждение и полностью подчинить ее целям светской власти. Правительство взяло под свой контроль деятельность низшего духовенства, включая совершение «таинства брака». Петербург многократно требовал от местного духовенства (приходского) следовать новому порядку регистрации браков со внесением записей в книги. Табели с этих книг регулярно посылались в Синод. Духовная коллегия

Маржет Ж Указ. Соч. С. 247. Герберштейн С. Записки о Московии. М.,1988. С. 110. Маржет Ж Указ. Соч. С. 247 Олеарий А, Указ соч. С.347-348 Герберштейн С. Указ. Соч. С.111 Маржет Ж Указ. Соч. С. 247. 7 Щербатов М.М. Из инструкции приказчику Ярославской вотчины.//Хрестоматия по истории СССР М., 1963. С. 215
8 ПСЗ. Т V. №2762. С. 78.